Уличные фонари выхватывали клочья сугробов из утренней морозной тьмы. Прямо под фонарём в центре светового пятна снег зловеще искрился. Мороз страшный. Впереди на дороге маячили тёмные силуэты прохожих. Люди торопились на работу. Полусогнутая фигура, сунув руки в карманы и пуская струйку пара изо рта, промчалась мимо по направлению к станции. Раннее буднее утро.

Эти фонари, и тёмные семенящие фигуры, и искрящийся снег создавали отнюдь не праздничное, и не рабочее настроение. Особенно фонари. Их казённый свет был с красноватым оттенком.

Во времена моего детства, я это очень хорошо помню, уличные фонари давали светло-серый цвет. От этого лица прохожих выглядели бледно-мертвенными. Это депрессивно действовало на людей. Идёшь утром по улице, а навстречу сплошные мертвецы. Каждому станет не по себе.

Сейчас на заводе в колбу лампы добавляют натрий. Такие лампы дают свет с красноватым оттенком. От него лица прохожих на улице порозовели. Всяко лучше «мертвецов».

На станции люди ждали электричку. Собрались в укрытии — тесном стеклянном колпаке с турникетами. Под потолком подвешены инфракрасные обогреватели. Всё же, в помещении прохладно. За окном темнота. Лишь фонари станции заглядывают в окна пустым холодным светом.

Народу прибывало. В «стекляшке» все уже не помещались. Теснота выдавила часть ожидающих на улицу. Вот они стоят на платформе, курят, переминаются с ноги на ногу на скрипучем снегу. Морозец жмёт. Вглядываются в утреннюю тьму, высматривают огонёк головного прожектора электрички. В нетерпении поглядывают на уличные часы на столбе: «Где же она?»

У депо, совсем близко, метрах в двухстах вспыхнул прожектор. Луч ударил по станции, высветил заспанные лица в капюшонах. Неторопливо подошла к платформе пустая электричка Пушкино — Москва, стоящая до этого в тупике. Проплыли освещённые тёплыми жёлтыми лампами окна вагонов. Состав встал. Зашипели воздухом, с треском раскрылись замёрзшие двери. Люди вышли из убежища — стеклянного колпака. Устремились к электричке. Наполнили вагоны.

В салоне тепло. Пока электричка стояла, салон протопили обогреватели. Обычно, в пути обогрев отключают — электричество используется для движения. В салоне духота. За время стоянки раскалённые обогреватели сожгли воздух. Люди шли по платформе вдоль состава. Прежде чем войти в вагон, каждый топал ногами, сбивая с обуви налипший снег.

«Уважаемые пассажиры, — разрезал тишину вагона бодрый голос машиниста. — Седьмой вагон по техническим причинам не отапливается. Переходите в другие вагоны». Несколько человек вскинули головы. Нашли взглядом цифры под потолком: «03». Не наш вагон, можно сидеть дальше.

Вагоны постепенно наполнялись. Выходящие из стеклянного колпака пассажиры, сразу заскакивали в ближайший тамбур и расходились по составу через межвагонные переходы, хлопая тамбурными дверьми. Тамбуры выстыли на морозе. Их стены покрылись белой пушистой коркой мороза.

Пока мест больше, чем пассажиров, и можно выбирать. Сел, посидел: не понравилось — не поздно пересесть. Первое время люди меняли места. Кого-то не устроили соседи. Кто-то с опозданием заметил, что сиденье грязное. Пассажиры пришлифовывались друг к другу, заполняя вагон. Свободных мест оставалось всё меньше. Людям приходилось двигаться, принимая соседа.

Сиденья в электричке трёхместные. Лучшее место — у окна по ходу движения. Можно наблюдать за проносящимся за окном пейзажем или припасть головой к стеклу и спать. Летом из открытой форточки приятно задувает лёгкий ветерок. Сказка! Однако, бывает, зимой из щелей рамы сквозит так, что намораживает приличную ледышку. В стужу в старых электричках это место не популярно из-за сквозняков.

Во вторую очередь занимают места у прохода. Когда на сиденье становится тесно, можно сдвинуться или повернуться к проходу. Проще садиться и выходить. Нет необходимости продираться сквозь тесноту купе. А в жару — это самое прохладное место: на ходу по проходу продувает от тамбура до тамбура. Да и решётки вентиляции на потолке прямо над этими местами. Неудобство доставляют проходящие по вагону торговцы и музыканты, задевающие «крайних» баулами с товаром и музыкальными инструментами.

Места посередине сиденья занимают в последнюю очередь. Тесно: обоих сторон плечами и локтями подпирают соседи. Да и вид с этих мест ограничен: соседи напротив, да потолок. В жару высидеть в серёдке нелегко.

В полупустой электричке места в середине используют как багажные — их занимают поклажей. Сидят два человека на сиденье, а между ними сумки. Они едут и ждут, подсядет ли к ним третий. Если подсядет, то кто он? Не будет ли он пихаться локтями? Наступит ли он на ногу, когда будет пробираться к месту? Хорошо ли от него будет пахнуть?

Электричка отправилась. Вагон заполнился только на две трети. Хорошо, когда у города есть своя электричка: не нужно брать приступом проходящие поезда. Сел в пустой вагон, дождался отправления и едешь себе спокойно, в окошко поглядываешь.

Иногда пушкинскую электричку ставят на ремонт в депо. Тогда её подменяет старый экспресс I-го класса. Он идёт также, со всеми остановками. В салоне удобные кресла: широкие, мягкие, с подлокотниками. Проваливаешься в плюшевую глубину кресла, вытягиваешь ноги и дрыхнешь всю дорогу.

Посадочных мест в экспрессе меньше, чем в обычной электричке. Да и состав на два вагона короче: девять вагонов вместо привычных одиннадцати. Сесть удаётся не всем пушкинцам. Припозднившиеся едут стоя.

Электричка набирала ход. Под окном побежал заснеженный перрон, замелькали станционные фонари. На платформе остались стоять люди, ожидающие следующую проходную электричку: она идёт быстрее и дорогой обгоняет пушкинскую. И если наша электричка «тошнит» со всеми остановками, то проходная идёт: Пушкино — Мытищи — Москва.

Проходящие, дальние электрички ходят по-особому. Вблизи Москвы идут почти без остановок, а когда выбираются за черту города, начинают частить. Утренние в город ходят по той же схеме: собирают пассажиров на глухих станциях. А после Пушкино выскакивают на скоростной путь для экспрессов и пилят в обход станций, без остановок.

Добираться на дальних поездах быстрее. Но чтобы сесть в проходящую электричку, нужно штурмовать переполненный вагон. Вот и получается: либо едешь спокойно, но долго на пушкинской электричке, либо с боем прорываешься в проходную и путешествуешь, стоя на одной ноге. Зато экономишь время.

Станция Мамонтовская. Электричка начала тормозить ещё на подходе. Плавно подкатилась к платформе. От Пушкино до Мытищ простирается частный сектор: одноэтажные дома, дачи. В вагон вошли закоченевшие люди с лиловыми от мороза лицами.

Станция небольшая и отапливаемого стеклянного колпака здесь нет. В тепле лица вошедших моментально оттаяли, раскраснелись. Эти люди провели морозную ночь в частном секторе. Возможно, кто-то из них согревался дровами, непрерывно подбрасывая их печь.

Электричка еле плелась на перегоне. Вдруг откуда-то сзади раздался свист, грохот. Вагон качнулся, отшатнулся в сторону. Чередой светящихся окон пронёсся поезд из Александрова. Тот самый, которого дожидались оставшиеся на платформе пассажиры. В окнах люди, битком. Грохот стих. Снова только приглушённый морозным воздухом перестук колёс и убаюкивающее урчание компрессора под полом.

Клязьма. Сидячих мест в вагоне не осталось, но в проходе свободно. Вошедшие с тусклой надеждой сканировали взглядом вагон в поисках местечка. Но все сиденья были заняты.

Потёртый мужичок, который вошёл первым, заметил, что на одной из лавок лаковый портфель попусту занимает место. «Свободно?» — кивнул он с ходу на портфель. И не дожидаясь ответа, плюхнулся на лавку, сдвинув портфель на колени владельцу. Остальные вошедшие были обречены на поездку стоя. Они кидали на счастливчика завистливые взгляды и всё ещё продолжали оглядывать салон. Но свободных мест уже не было.

В ярко освещённом вагоне особо не поспишь. Но человек обладает удивительной способностью, позволяющей ему выживать в самых сложных условиях: способностью приспосабливаться. Кто-то из пассажиров накидывает капюшон. Кто-то утыкается лицом в сумку на коленях. Девушка напротив сняла шарф, повязала на глаза — можно спать.

В электричке едешь: колёса на стрелках перестукиваются, вагон покачивается — спится… Могут и сумку дёрнуть. Пассажиры — любители железнодорожного сна наматывают ремень сумки на руку. Или продевают в лямку рюкзака и сцепляют руки замком. Чтобы не проспать поклажу.

Мытищи, крупная станция. Мальчик уставился в окно на гигантскую сосульку. Она свисала с виадука прямо над проходящей встречной электричкой. Казалось, поезд вот-вот её заденет, и сосулька свалится на крышу одного из вагонов. Состав прошёл, а ледяная глыба осталась висеть. Мальчик ткнул пальцем в стекло, «угукнул». Но его мать спала и не обратила на это внимание.

В Мытищах часть пассажиров сошли. Но вошло ещё больше людей. В вагоне стало тесно. Проход заполнился людьми. В тамбурах давка. К тому же, холодина лютая. Двери не герметичны. На ходу в щели задул морозный воздух и от этого стыки и щели покрылись белой морозной шапкой.

Электричка долго не отправлялась. На соседний путь подошёл экспресс из Монино. Короткая остановка и вагоны рванули по направлению к Москве. Следом двинулась неторопливая пушкинская электричка.

В пути ещё два раза нас обгоняли спешащие экспрессы. А электричка вяло жужжала, двигалась степенно и медленно. Как в парке на прогулке: здесь постоял, прошёлся, посмотрел по сторонам, опять пошёл.

Дорогой неизбежно возникают вагонные склоки. Они случаются из-за спорного места, отдавленной ноги или курения в тамбуре. Вспыхивают шум, ругань. Пассажиры вытягивают шеи и поворачивают головы в ту часть вагона, где разразился скандал. Но вот, напирающая из тамбура толпа растаскивает конфликт по разным концам вагона, и шум стихает.

Остановка на станции Лось. К соседней платформе подошла электричка из Москвы. Вагоны почти пусты. Её редкие пассажиры дремали или безучастно смотрели в окно. Вот они недоумённо взирают на переполненные вагоны нашей электрички и благодарят Бога, что едут там, где едут.

Противоход — так я называю поездку против основного потока пассажиров. Вблизи крупных городов существует понятие маятниковой миграции. Утром люди едут на работу в город, вечером — обратно, по домам. Маятник раскачивается: утром — туда, вечером — сюда. Люблю ездить в противоход. И также, как сейчас пассажиры встречной электрички, из окна смотреть на переполненные вагоны.

Северянин — станция пересадки на МЦК. На ней сходит треть пассажиров. Люди оценили удобство нового железнодорожного кольца Москвы и постепенно, постепенно меняют свои утренние маршруты с учётом МЦК.

Я тоже сошёл на пересадку. Электричка с жужжанием отчалила от платформы, увозя пассажиров к Ярославскому вокзалу. В стеклянный колпак с турникетами моментально выстроилась очередь на вход в город. Пять турникетов не справлялись с утренним потоком. Не любители толкаться остались ждать в стороне. Через три минуты толпа прошла и павильон освободился. Я спокойно вышел в город по билету.

До станции Ростокино МЦК — 800 метров — 10 минут неторопливым шагом. Эстакада кольца пересекает Ярославских ход, а сама станция расположена на возвышении. Наверх на платформу ведёт эскалатор. Каждые пять минут по линии взад и вперёд снуют ярко-красные «Ласточки», отражая своими отполированными бортами свет станции.

При движении против часовой стрелки поезд на Ростокино приходит полупустой. Лосиный остров разрывает пассажиропоток между северной и восточной частями кольца. Предыдущая станция Белокаменная, вообще, в лесу — глухая.

В «Ласточке» кресла расположены друг за другом. На спинке предыдущего кресла — откидной столик. Иногда в этих столиках нахожу забытую книгу или газету. Наверное, ненужную. Человек прочёл и оставил другому. А вы читали забытую кем-то книгу?

Электричка неслась по кольцу. Верхняя кромка неба светлела. Дым от труб поднимался вертикально вверх. На высоте он размазывался ветром в плоскую серую тучу, которая шлейфом убегала за горизонт. Показалось солнце. Свет отразился в стёклах небоскрёбов, заблестел в отполированных полосках рельс. А электричка всё ехала и ехала.

Салон постепенно пустел. У офисных служащих начался рабочий день. Утренний час пик сменился дневным режимом с увеличенными интервалами, уходами поездов в депо и перерывами в движении. Но это, как и противоход, уже другая история.