"Ярославка"

— Вы не скажете, какая это электричка? — обратилась женщина к сидящему рядом парню в наушниках.
Электричка только отъехала от станции и плавно набирала ход. Колёса торопливо застучали на выходных стрелках. Натужный вой электромоторов заглушил стук. Через открытые форточки в душный вагон потянул прохладный ветерок.

Парень снял наушники, вопросительно посмотрел на женщину. Вопрос ещё витал где-то рядом. Перед тем как он окончательно растворится в пространстве, парень ухватил вопрос, осмыслил, и ответил, чуть громче обычного:
— Пушкинская электричка.
— Ётири-матери, — одними губами выругалась женщина и добавила голосом. — А я думала монинская.

Она оглядела вагон.
— То-то я смотрю, лица какие-то...
— Какие «какие-то»?! — с нажимом спросил парень. — Колхозники?!
Женщина замотала головой, но парень уже завёлся:
— Можно подумать у вас, в монинской электричке одна интеллигенция ездит. Ишь…
— Нет, нет, — запротестовала женщина. — Я хотела сказать, лица незнакомые. В одно и то же время езжу, обычно узнаю.
— А-а-а, — обрадовался парень. — Это да, есть такое. И я смотрю, лицо новое в вагоне. Раньше вас не видел.
— Ну как же, ездила, — гордо произнесла женщина. — Пару раз в год стабильно не туда уезжаю.

Электричка подошла к Мытищам. Дальше железная дорога раздваивается: Пушкино — прямо, Монино — направо. Женщина вышла, чтобы пересесть на электричку своего направления.

Была отличная идея: раскрасить вагоны электричек по направлениям. Поглядел табличку на кабине, но цвет-то уже не перепутаешь. Частично, идею с раскраской поездов воплотили: Ярославское направление — серо-синий, Курское — тёмно-зелёный, Белорусское — салатовый.

Распространить цветовые различия помешала мода перекрашивать вагоны в корпоративные цвета акционерного общества железной дороги: серый и красный. Электрички стали одинаковыми. Изредка попадаются составы, отличающиеся от других цветом — индивидуальность, каждый момент под угрозой. Отправят вагоны на текущий ремонт. И выйдет электричка из цеха серо-красной, как все.

Динамик под потолком вагона привычно затрещал:
— Следующая остановка Тайнинская. Осторожно, двери зак...
Объявление прервал голос машиниста по громкой связи:
— Какой вагон?
Голос резкий, встревоженный. Разговоры в вагоне стихли, люди насторожились: что-то стряслось.

Двери закрылись, но электричка не отправлялась. В наступившей тишине слышалось ровное шипение сжатого воздуха из-под вагона.
— Номер вагона какой у вас? — уже спокойно повторил голос в потрескивающем динамике.
Заурчал компрессор, нагоняя воздух в тормозную магистраль. Звякнули, разжались колодки. Вагон дёрнулся и покатился вперёд. Тихо, едва слышно постукивали колёса.

Связь «пассажир-машинист» — односторонняя. На стене в конце каждого вагона установлен пульт: кнопка и сетка микрофона. Нажимаешь кнопку и говоришь в микрофон. Сообщение по проводам передаётся в кабину машиниста. Нужно обязательно назвать номер вагона, иначе машинист не узнает, откуда говорят. Если ему требуется что-то уточнить, он пользуется громкой связью для объявлений. Голос машиниста звучит во всех вагонах поезда.

Когда в транспорте взволнованный пассажир эмоционально общается по телефону, всегда интересно, что отвечает ему собеседник на том конце. К сожалению, разобрать это могут только те, кто находится поблизости. Остальным остаётся только гадать. Со связью в электричке получается нечто похожее. Обоих собеседников слышат только в одном вагоне. Пассажирам других вагонов по тону машиниста приходится догадываться, что стряслось.

Одни пассажиры вслух выдвигают предположения о произошедшем, спорят, вспоминают похожие случаи. И нагоняют страх на других, впечатлительных. Которые начинают тревожиться и думать о худшем. Что поделать, такое уж свойство человеческой натуры.

— Хорошо! — резанул тишину спокойный голос машиниста.
Звук чёткий и громкий — усиление на максимуме. Слышно дыхание и звуки из кабины: мерно цокает какой-то прибор, щёлкнул выключатель, помощник общается с диспетчером по служебной связи.
— На следующей станции к третьему вагону подойдут врачи, — твёрдо произнёс машинист. — Помогите ему выйти и дождитесь медиков.

Связь с щелчком отключилась. В тот же миг вагон дёрнулся, и поезд принялся набирать ход. Стоящие в проходе пассажиры едва успели схватиться за поручни. А электричка уже неслась, нагоняя отставание. Да что там график. От скорости на перегоне теперь зависит жизнь человека.

Электричка задерживалась. По репродуктору объявили, опоздание на десять минут. А там, кто его знает. На станции установлен стеклянный павильон с турникетами. Лучше переждать в нём, чтобы не мокнуть на платформе под холодным весенним дождём.

В павильон набились пассажиры в ожидании электрички. Шумно, тесно, зато тепло. Стой себе, смотри на моросящий за окном дождь. Только скучно так стоять. Когда ожидание запланировано, книгу с собой возьмёшь или плеер с музыкой. А внеплановое ожидание чревато бездельем.

Пробился к подоконнику. Здесь кто-то из пассажиров забыл книгу. А может специально оставил, на правах буккроссинга — книгообмена. Это когда полки с книгами размещают в общественных местах: на улице, в парке, фойе учреждения, кафе. Оставляешь свою книгу, берёшь понравившуюся. Явление пришло к нам с Запада. Жильцы малогабаритных квартир не могут позволить себе хранить книги дома. Прочтённую книгу меняют на другую.

Обложки не было. Блоки книги разъехались в руках, так, что я едва успел их перехватить, прежде чем книга не развалилась окончательно. Сохранилась истёртая страница с выходными данными:

«Пароль не нужен»
Роман Юлиана Семёнова
Приложение к журналу «Сельская молодёжь»
1976 год

С интересом прочёл книгу в пути: роман о красных разведчиках на Дальнем Востоке в период Гражданской войны. Переброска, внедрение, погоня, игра на грани. Проглотил роман на одном дыхании. На обратном пути вернул книгу на подоконник — может, кто-то ещё почитает. И тут же её подхватил мужчина, ждавший поезда.

Полки со старыми книгами устанавливают в залах ожидания на вокзалах. Люди избавляются от домашних библиотек, переходят на электронный формат. Вместо того чтобы выбрасывать бумажные книги, относят их в городскую библиотеку или на вокзал. Ожидающим поезда, чтобы занять время, любое чтиво сгодится. А уж если попадётся захватывающий роман, пассажир непременно захватит книгу в дорогу. Обычно, вокзальные книжные уголки позволяют это делать. Над стеллажом вешают табличку: «Вы можете забрать понравившуюся книгу с собой».

Буккроссинг устраивают в кафе, библиотеках, домах культуры. Бывают и уличные стеллажи буккроссинга — ящик со стеклянными створками. Конечно, это явление далеко от букинистки, хотя иногда попадаются редкие, старинные книги в приличном состоянии.

Разглядывать такие стеллажи интересно — погружаешься в другую эпоху. Ведь книги никто специально не отбирает. С домашних книжных полок они перемещаются прямиком на буккроссинг. Чего тут только не встретишь: классика, стихи, детские книги, романы. Бывает и экзотика: материалы ХХ съезда ЦК КПСС, методичка по ядерной физике Курчатовского института или руководство по выкройке свадебных платьев. А если повезёт, попадётся редкий самиздат.

На барахолках и блошиных рынках толкают, казалось бы, канувшие в Лету бумажные книги. Ожил вторичный рынок книг: люди продают и покупают литературу через интернет. Дело даже не в том, что в старых книгах находишь информацию, которой попросту нет в сети. Читая бумажную книгу, чувствуешь фактуру. Ощущаешь вес, слышишь шуршание страниц, запах бумаги. Находишь закладки из автобусных билетиков, карандашные пометки на полях. Это то, что пока не доступно электронному формату. Немаловажна и мода. Читать старые книги — в тренде. Это даёт забытым книгам шанс на вторую жизнь.

Некоторые читатели предпочитают книги, выпущенные в СССР. Считают, что во времена Союза качество литературы было выше. Если не брать в расчёт книги с явным пропагандистским уклоном, содержание, редактура, вёрстка на высоте — умели издавать.

Часто встречаю в электричках пассажиров — любителей книг старого бумажного формата. Минималистичный дизайн обложки, потрёпанные, пожелтевшие от времени страницы, и обязательный ценник на обороте в рублях и копейках. А иногда и просто, в копейках. Пускай это мода, пускай тренд, но если люди станут больше читать — это хорошая мода.

Человека, лежащего на сиденье, я заметил сразу как вошёл в вагон электрички. Он растянулся на лавке. Под головой рюкзак. Ноги скрючились, чтобы не мешать проходящим по вагону пассажирам. Лежит, отдыхает. Да мало ли почему человек прилёг. Может, устал на работе: смену у станка отпахал. Или выпил — сморило в духоте вагона. А может, не выспался накануне.

Последняя по расписанию электричка выбралась из города. Отмелькали неоновые вывески магазинов и ярко освещённые перроны пригородных станций. Электричка, зажатая подступающим с обеих сторон лесом, гудела и жужжала в пустынной просеке. За окном — темень. Внезапно появился одинокий фонарь полустанка. Пронёсся вдоль вагона, попеременно заглядывая жёлтым лучом в каждое из окон. Исчез за задним тамбуром, и опять темнота. «У-у-и-и... — тонким фальцетом разгонял гудок невидимые в темноте препятствия. — Разойдись!»

Дачники уехали дневными электричками. Прошли вечерние поезда, наполненные измотанными за рабочий день людьми. В последней электричке пассажиров мало. Я её особенно люблю за размеренную жизнь и колорит немногочисленных пассажиров. Они-то и создают особое, «закатное» настроение в вагоне. День подошёл к концу. И отставив дела до завтра, наслаждаешься закатом солнца. Вспоминаешь события прожитого дня. Планируешь, мечтаешь, думаешь о будущем. А на железной дороге, закат — это последняя электричка.

Лежащий на сиденье зашевелился. Крякнул, съёжился, задрожал. Видимо, ему было плохо. Очень плохо. Укутанный в клетчатую куртку комок человека опустил ноги на пол, сел на сиденье. Щурясь, огляделся по сторонам и явно остался недоволен увиденным. Задумчиво посмотрел в окно, свыкаясь с фактом. Выругался про себя, отчаянно стукнул кулаком по сиденью и снова уставился в окно. Минут пять он сидел не шевелясь, то ли глядя на тёмный лес за окном, то ли на своё отражение в стекле.

Распрямился, поднялся, но бессилие швырнуло его обратно на сиденье. Он схватился за поручень, предпринял ещё попытку, встал. Покачиваясь в проходе, уцепился за спинку сиденья.
— Люди! — произнёс он осипшим, надломленным голосом.
Несколько человек повернулись. Обращение необычное: не «Уважаемые пассажиры» или «Граждане», а «Люди».

И он рассказал историю. Как мог. Заплетающимся языком, пересохшими губами. О том, как умерла мать. Как он ездил её хоронить. И как его на трёх вокзалах опоили и «шибанули». Очнулся в этом вагоне и вот...
— Я не бомж. Помогите. Мне ночевать негде. Откройте хоть подъезд, — просил он.
Как будто, в этот момент он обращался не к пассажирам электрички, а к Миру, который поступил с ним так несправедливо. А теперь он у этого Мира просил помощи.

Пошатываясь, видимо, ещё не отпустило, прошёл по вагону. Его просьба не была похожа на работу профессиональных попрошаек. В ней звучала искренность, нужда, боль. И люди откликнулись. Кто-то звякнул мелочью. Кто-то достал из шуршащего пакетика пряник. А кто-то сунул в растопыренную ладонь купюру. Он дошёл до конца вагона, уткнулся лбом в тамбурную дверь. Из щели тянуло холодом позднего вечера. Оглянулся в вагон. Пассажиры уже потеряли интерес к эпизоду и занялись каждый своим делом.

— Спасибо, люди! Спасибо вам, — едва слышно пролепетал он сухими губами.
Повернулся. Струя холодного воздуха ударила в лицо из двери. Он посмотрел на руки. В одной руке звякнула мелочь. В другой был зажат пряник. Пальцы сжали его так, что пряник раскрошился. А впереди ещё пять вагонов электрички. В них люди. Сочувствующие и безучастные. Занятые своими делами и скучающие в пути. В наушниках, экранах планшетов, дремлющие, задумавшиеся. А вокруг ночная тьма и гул электрички, несущейся по лесной просеке.

Он взялся за ручку тамбурной двери. Вдохнул прохладный воздух. А вместо выдоха вырвалось беспомощное: «О, Господи!» Рванул дверь, шагнул. Шаг получился твёрдым, уверенным. И съёжившаяся фигура скрылась в межвагонном переходе.

На платформе люди ждали электричку. Из-за поворота раздался пронзительный гудок. Показался головной вагон, ударил лучом прожектора в глаза ожидающим. Непрерывно гудя, состав пронёсся вдоль платформы. Разойдись! Замелькали освещённые окна. В них пассажиры, газеты, раскрытые книги. Электричка пролетела станцию без остановки. Постукивая, удалялся хвостовой вагон.

Люди с платформы смотрят, а рядом с путями человек лежит. Не было его, а после прохода электрички появился. Поза неестественная: туловище свернулось в клубок, руки-ноги торчат в разные стороны. Позвали милицию.

Прибыл наряд: два сержанта в потрёпанной, выгоревшей на солнце милицейской форме. Видать, бывалые мужички. За жизнь всякого насмотрелись. Ловко спрыгнули с платформы на пути. Осмотрели место проишествия. Рассудили буднично:
— Так, понятно, «жмур». Вызывай медиков с пакетом.
— Поезд его сбил. Видишь, вон там поворот. Не заметил, наверное.
— Откуда он шёл, кто видел? Вы, видели? Через забор лез?
— Да, точно. Здесь у забора на песке следы остались. Вот так он шёл…

Человек как человек. Кости, плоть, голова, одежда. Был рюкзак у него с собой, от удара отлетел в сторону. Милиционеры осмотрели, нашли студенческий билет: имя, фамилия, факультет. В рюкзаке книги, смятый термос, исписанная тетрадь. Ощупали карманы куртки.
— Смотри, телефон.
— Глянь там номера.
— Чего-то не пойму, где у него тут телефонная книга.
— Ты в последних набранных посмотри.
— Точно! Ага, ага, вот: «мама». Недавно, кстати, созванивались.

Сержант нажал кнопку вызова, прижал телефон к уху. Дождался ответа. Механическим голосом выдавил в микрофон:
— Алло! Здравствуйте! Сержант ОВД беспокоит. У вас есть сын? Примите информацию…

Попала ко мне в руки книга Максима Ильяхова «Пиши, сокращай». Полистал, почитал и захотел иметь такую у себя на книжной полке, под рукой. На следующий день пошёл в книжный магазин и купил. Выход этой книги жизненно необходим теперешней пишущей братии. Читается она на одном дыхании. Да ладно читается, главное — практические примеры. Ведь издание-то прикладное. Как писать точно, кратко, без «воды». Чтобы автора читали и при этом верно понимали его мысли.

Каждый читатель из прикладной книги выносит идею, полезную лично ему. Для меня в «Пиши, сокращай» полезным оказалось рассуждение Максима, что текст решает определённую задачу. Определённую автором. Какие-то части текста выполнению этой задачи мешают, и редактор пометит их карандашом на полях. Какие-то, наоборот — способствуют. И возможно, этих, способствующих частей в черновике пока что нет. Позже, на этапе правки их добавит редактор или сам автор.

К слову сказать, Максим Ильяхов — профессиональный редактор. Его книга адресована в первую очередь редакторам. И конечно, авторам, которые сами себя редактируют. В этом случае, «Пиши, сокращай» должна стать просто-таки настольной книгой писателя.

Не всякий задумывается о пользе редактуры. Наверное, это моё первое впечатление после прочтения книги, но тем не менее. На железнодорожном вокзале по репродуктору объявляют: «Уважаемые пользователи железнодорожного транспорта...». А я думаю, вот ужас! Можно было сказать проще: «Уважаемые пассажиры».

Тот же вокзальный репродуктор предупреждает: «Забытые и бесхозные вещи будут доставлены в отделение милиции для выяснения личности владельца». Улыбаюсь. Представляю, как милиционеры пинают сапогами несчастный чемодан — пытают. Личность владельца, значит, выясняют.

В вагоне метро болтают две старушки. Разговор угас, и от скуки они шарят взглядами по стене напротив, где прикреплён информационный плакат. Одна старушка говорит другой, указывая на плакат: «Да кто же это писал?» Третий раз перечитываю, а всё никак не разберу, о чём толкуют». На плакате написано: «Обратитесь в справочную о забытых вещах метрополитена по телефону...» — все слова правильные, но связанного сообщения из них не вышло. И опять, «Двадцать пять за рыбу деньги!» Ну это-то хоть народное, со смыслом.

А чего стоят чиновничьи обороты в объявлениях по станционному репродуктору: «Вы можете осуществить пересадку...» Но ведь люди же не говорят: «Пойду, осуществлю вышеупомянутое действие». Это глупо и излишне сложно. Говорят проще: «Пойду гулять» или «Еду путешествовать». Получается, чиновничий язык только мешает — такие сообщения не для людей.

Потерянный смысл ещё полбеды. Куда хуже, когда мысль искажается в корявом тексте. Вроде автор хотел сказать одно, а смысл вышел совсем иной. Плакат в салоне экопоезда гласит: «Игры в гармонии с природой». Это вызывает ступор: какие могут быть игры с природой? И только прочтя мелкий текст под заголовком, выясняется, что речь про Олимпийские игры. Теперь понятно. Улыбнулся. Знал бы автора, порекомендовал литературу.

Или кричащий заголовок, в железнодорожной газете: «Погибший пожарный регулярно спасал людей». Нет, так нельзя, думаю я, перечитывая заголовок. Это — не героика, а мистика выходит: погибший, и вдруг, спасал людей.

К сожалению, такое встречается часто. Эх, тем, кто составляет подобные тексты, им бы воспользоваться услугами хорошего редактора. Или хотя бы книгу Максима Ильяхова прочесть — будет польза.